Театра интерьер громоздкий, 
Рассеянный софитов свет… 
Провинциальные подмостки. 
На сцене – женский силуэт. 
Костюм притёрт второю кожей: 
и в платье, и — обнажена. 
Танцовщица… 

Устала.… 

Все же… 
Сквозь комья снежного пшена 
пришла, тоску превозмогая, 
чтоб, как последнее «прости», 
исполнить танец. 
Начинает, 
худую грудь перекрестив. 
Движенья скованы, несмелы, 
и пульсы тяжелы свинцом, 
дешевый грим холодным мелом 
сжимает узкое лицо - 
ей в нем привычнее и проще. 
Изящных выпадов туше 
казенные расчет и росчерк 
манкируют. 

Но вот уже 
она быстра, легка и ловка 
и напряженьем крепких жил 
испытывает вновь на ковкость 
точеных голеней ножи. 
То трепетна, как дикий вереск, 
то замирает для броска, 
и хищною повадкой зверя 
в ней волчий грезится оскал. 
То примется двумя руками 
незримых скакунов стегать, 
во взгляде – бес, в ладонях – пламень, 
сполохом голубым — Degas. 
Оплавлен страсти жгучим тиглем 
раскрепощенья дивный плод, 
и руки-плети, руки-иглы 
пространства немощную плоть 
взахлеб терзают вдохновенно, 
кровь закипает, как вода, 
и жжет горячей лавой вены 
летящей женщины. 

А та?.. 
А та — отчаянна! 

У края 
безумный ускоряя темп, 
в спираль упругую свивает 
божественные фуэте. 
О, как секунды сладки эти, 
как сердца искренен угар! 
И только ночь её свидетель. 
И только бог её слуга. 
Нет, не был ей дарован случай… 
В пустых глазах светлеет грусть. 
Она роняет с плеч колючих 
несбывшейся надежды груз 
и делает…Последний… Выдох… 
Разбита…Опустошена…… 
Короткой жизни тонкий свиток 
комком размокшего пшена 
в изнеможении отринув, 
упала.

Гибнет. 

Видел ты 
последний танец балерины?! 

Смертельной полный красоты… 

Ирина Светлова